— Жди теперь гостей с восходной стороны, — сказал ратьша, увидев возвращавшийся десяток половцев, прискакавших слева.

— Думаешь, не будут ждать утра, господин? — задал вопрос, находившийся во все время сражения возле боярина Первуша.

— Татары ночного боя не шибко боятся, — ответил Ратислав. — Помнишь, как по степи нас гоняли?

— Так то — степь, им привычная, а здесь лес, — возразил меченоша.

— Да какой здесь лес — перелески, — махнул рукой Ратьша. — Да и проводников они наверняка с собой привели.

Ратьша оказался прав: с той стороны лощины по дорожной выемке начали спускаться всадники, сливающиеся во все сгущающихся сумерках в темную массу. Что за конница было уже не разглядеть. Число ее Ратислав оценил тысячи в три. Постояв немного на дне лощины, новый отряд развернулся и легкой рысью двинулся на восход.

— Ну, держись, Роман Романыч. Да поможет тебе Перуне, — пожелал коломенскому князю Первуша.

Ратьша кивнул, поддерживая пожелание меченоши. Да, нелегко придется вскоре побратиму.

— А нам отсюда не пора? — обратился Первуша к боярину. — Отрежут от града да прижмут к Оке — плохо придется.

— Нет. Рано, — качнул головой Ратислав. — До полуночи надо стоять. И нам и Роману. Беженцев много. Не успеют все раньше полуночи в ворота въехать. Рано.

— Стоять, так стоять, — вздохнув, кивнул Первуша.

Часов до десяти вечера все было спокойно. Ттатары оборону рязанцев не тревожили. Видно решили не тратить зазря и так уже изрядно потрепанных «союзников». Они даже костры зажгли, то ли для обогрева, то ли ужин готовили. Запалили костры и рязанцы. В одиннадцатом часу от Романа Коломенского примчался гонец на исходящей паром лошади.

— Князь Роман прислал с вестью, боярин, — выдохнул посланник, сорвав наледь с усов и бороды.

— Сказывай, — кивнул Ратьша.

— Татары наседают. Много. В обхват берут. Велел сказать князь, что уходить будет. И что б вы отсель снимались.

— Ладно. Сам с нами оставайся. Попону у табунщиков возьми, коня прикрой. Застудишь.

Да, ждать здесь больше нельзя. Надо уходить. Ратьша обернулся к Первуше.

— Скачи по краю откоса, где вои стоят. Пусть сбираются. Только по-тихому. И костры пусть не тушат — пусть степняки думают, что здесь мы, не ушли никуда. Всё не враз вслед кинутся.

Первуша хлестнул жеребца и поскакал по краю лощины, высматривая сотников пешей рати.

Собрались быстро. Привязали меж двух коней приготовленные загодя носилки с ранеными, подбросили дров в пылающие костры и, стараясь не шуметь, тронулись по дороге на Рязань. Никто не пытался их преследовать. Видно, удалось уйти не заметно для татар. Отряд, с которым дрались всадники Романа, тоже до них добраться не успел. Наверное, погнались татары за романовыми конниками. Это ежели удалось им оторваться, конечно.

Спустя недолгое время, отряд Ратьши добрался до Полуденных ворот города. Как Ратислав и предполагал, не все еще беженцы въехали за стены града. Не менее двух сотен саней и с полтысячи селян толклись у распахнутых ворот, озаряемые бьющимся под ветром пламенем факелов, выставленных на боевой площадке воротной башни и по гребню крепостной стены. Скотину уже не пропускали: хоть и много внутри Рязанских стен места, но и оно, видно, закончилось. Мычащее и блеющее стадо топталось саженях в ста от ворот в устье Черного оврага. Скотину было жаль. Ко всему, брошенная здесь, она послужит едой для осадников. А что делать? Перебить? Так на морозе туши долго пролежат не портясь. По-всякому дождутся татар. Разве отогнать по речному льду за Оку в мещерские леса? Может, там не найдут? Вот это можно попробовать. Ратьша отрядил для этого дела десяток всадников. Те с гиком и свистом погнали стадо на речной лед. Потом он отправил в город раненых, а сам с оставшимися воинами занял оборону на холме перед Черным оврагом, сторожить от степняков, медленно втягивающихся в город беженцев.

Последние сани со скарбом и его хозяевами въехали в Полуденные ворота далеко за полночь. Татары так и не показались. Ратьша собрал своих людей и отправил следом за обозами в город. Сам с Первушей постоял еще немного на холме, вслушиваясь в ночь. Звуки доносились только со стороны Рязани: мычание и блеяние скотины, звон железа, какой-то перестук. Слышны были голоса дозорных, перекрикивающихся на стене. Со стороны, откуда ждали татар, царила тишина. Только зарево от горящих сел и деревень подсвечивало багровыми сполохами низкие тучи.

Куда же делся отряд Романа? В очередной раз подумалось Ратиславу. Неужто все погибли? Похоже, он спросил это вслух.

— Может, на восход их оттеснили, в леса, — от голоса меченоши Ратьша вздрогнул — умел тот, когда надо, становиться незаметным, не мешать раздумьям боярина. Ну а тут, вроде, господин сам спросил. Спросил — надо ответить.

— Нет, вряд ли, — качнул головой Ратислав. — Ударили по ним с восхода. Если и удалось им уйти, так в сторону Оки. А там по льду на мещерскую сторону. Если только так… — помолчал чуток и добавил. — Это если кто-то сумел, все же, выжить.

— Это — да… — вздохнул Первуша.

Снег, сыплющийся из низких туч, пошел еще гуще. Поднялся легкий пока ветерок, заметающий поземкой разъезженную за день дорогу. Ратьша поежился: холод пробрался к телу сквозь налатник и поддоспешник. Мороз крепчает? А, может, просто до сих пор не замечал холода? Не до того было…

— Холодает, боярин, — Первуша тоже передернул плечами. — Может, и нам пора в город? Да и стража может ворота затворить.

— Надо воев, что стадо за Оку погнали дождаться, — не согласился Ратислав. — Впрочем, можно подождать и возле ворот, — поворачивая коня к стольному граду, решил он.

Они переехали по мосту Черную речку, проехали через непривычно пустое предградие, подъехали к воротам, ведущим в захаб. У самого входа в ворота топтались возле жарко пылающего костра десяток воинов воротной стражи. Поздоровались с ними, и тут же были засыпаны вопросами: где степняки, сколько их, скоро ль их ждать под городом? Отвечать не торопились. Спешились, подошли к огню. Костер был большой, места хватало, но стражники раздались, проявляя уважение вышедшим из боя. Ну и Ратислава узнали, само собой. Говорить не очень хотелось: от тепла тело размякло, мышцы и кости заныли, жалуясь на непомерную усталость. Потому отдуваться пришлось Первуше, по легкому разрешающему кивку боярина. Тот, поняв, что Ратьша свалил на него задачу отвечать на расспросы, заливался соловьем, расписывая подвиги свои, ну и своего боярина, само собой. Куда только усталость подевалась. Особо блеснул он красноречием, описывая последний бой. Послушать его, так в лощине они положили чуть не половину всего татарского войска. Тут даже Ратислав, хоть и было